[nick]Kankuro[/nick][status]пуппет-муппет[/status][icon]https://i.imgur.com/uTkS5nc.gif[/icon][fandom]naruto[/fandom][lz]знаешь, я заебался[/lz]Гайка отскакивает влево, но потеряться не успевает – Канкуро перехватывает ее на излете, щелчком пальцем накручивает до основания винта, сопрягая хомуты. В мастерской темновато, но он уже привык. В мастерской жарко – она нагревается днем от солнца пустыни, и не успевает отдать тепло за ночь. Дискомфорта Канкуро это не доставляет – он привык. Человек ко всему привыкает, да? – ты должен понимать, говорил ныне покойный отец, ты должен понимать, каково твое положение.

В жопе мое положение, - шмыгнув носом-картошкой, он оборачивается на закрытую дверь. С вентиляцией тут швах, но под порогом – он слышит, даже сквозь щелчки и шорохи механизмов, сквозь стрекот токарного станка – слышит шелестящий под порогом песок.
И это блядь пиздец как нервирует.

Они вернулись домой, потерпев поражение. Запереться в мастерской, продолжая работать над Карасу и прочими марионетками, показалось Канкуро самым разумным вариантом. Что, а? доклад об операции? Нас наебали, расходимся. Замечательные отцовские планы вкупе с выкладками совета старейшин Сунагакуре, на деле, оказались не стоящими и выеденного яйца. Шиноби Конохи размотали нападение Песка на раз, два, три – нос утри, и пиздуй в свою песчаную яму. Благодари, что у Листа с Орочимару куда как более давние и серьезные счеты, и от нападения Песка они отмахнулись, по сути, как от песчаной блохи. К тому же, произошел вроде как размен Каге – отец на ихнего этого пердуна Сарутоби.

Ты должен понимать, говорил отец, ты должен понимать, Канкуро, что ты должен делать, - и смотрел в пустоту перед собой, видя что-то такое, что отчаянно ненавидел. Ага, - отвечал Канкуро, думая о том, что перемудрил в винтовой передаче того образца, а потом подучал затрещиной, и летел ебалом прямо в эту самую передачу. Рука у отца была тяжелая. И, в тусклом металле видя свою рожу, которая с каждым годом становилась копией отцовской, все больше и больше, Канкуро потихоньку начинал беситься с этой херни.
А обычай раскрашивать лицо – он старый, заебали. Чту традиции. А теперь идите нахуй, говорил Канкуро, ведя той же кистью, что помечал детали для сборки, по собственной физиономии.

Песок под порогом все шуршит и шуршит. Нервирует. Это точно, сраный долбаный сквозняк, не больше, - он поднимается, открывает дверь в пустой полукруглый коридор. В Сунагакуре абсолютное большинство зданий круглые – естественно, живя-то посреди песчаных бурь. В коридоре никого – и света почти что нет, но Канкуро даже не хочет заглядывать туда, дальше, в темноту. Потому что нахер. Потому что с момента возвращения из Конохагакуре он понятия не имеет, что делать.

Отец – ну, чисто номинально существовавший как отец, для них с Темари был не то что бы центральной фигурой. Но он был, мать его, казекаге, и с ними, как с его деться, приходилось считаться. Они что-то могли, как долбаные дети казекаге – хотя, справедливости ради сказать, всего добились сами. И крутыми шиноби стали не потому что гробили себя ради отцовского одобрения – всралось бы оно им, серьезно. В Сунагакуре ты либо становишься крутым, либо погибаешь. Ради выживания и стали. А еще, чтобы, ну…

«Он твои куклы покрошит к чертям в секунды, блять, кому ты заливаешь», - чувствуя, как волосы встают на затылке дыбом, Канкуро закрывает дверь, с ненавистью глядя на перекатывающийся по верстаку песок. Попадет такое дерьмо в механизм – все, пиздец, переделывай, Канкуро.

- Пошел нахуй, - шепчет Канкуро песку отчаянно. Отца не стало – и сдерживать бешеного енота больше некому.
Темари говорит, что этот типа что-то понял – да какое в сраку там! Такие, как этот, ничерта не понимают. Дебильные, извращенные с самого малолетства дети – серьезно, Канкуро отчасти понимал, что здоровым его младшему брату в принципе было не вырасти. Но он-то тут причем? Они с Темари? Хотя… пока Гаара не обижает Темари, то…
«П о к а он не обижает Темари», - это здорово раздражает – желание сестрицы как-то наладить контакт с Гаарой. Канкуро лучше в стороне постоит. С марионетками запрётся. А потом сообразит что-нибудь насчет свалить из деревни на миссию подальше.

- Канкуро-доно, - голос за дверью. Он вздрагивает, накидывает рубашку – сидел в жаркой мастерской в одних штанах, открывает дверь, поскребывая расплывшуюся на виске краску. Ишь ты, «доно», - обращаются, как по старой памяти. Вопрос времени, когда это прекратится. И Канкуро, ей-богу, не уверен, что ему есть до этого дела. Впрочем, если сестра попросит – то да.

Ему притащили те самые детали, что он заказывал. Немного – и звиздец как дорого небось обошлось. Неважно, он их еще до Конохагакуре заказывал. Странно, что их вообще привезли, удумает Канкуро, ловя на себе какой-то странный взгляд. Посыльный уходит, а в приоткрытую дверь опять залетает облачко вездесущего песка.
- Уйди нахуй, - снова говорит Канкуро, вскрывая коробку.