passive aggressive |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » passive aggressive » фандомные эпизоды » белый кораблик
Сфинкс, Слепой |
*изнутри тебя держат десятки рук. я пришёл из леса под твоими зрачками, тук-тук.
к а к ц а р а п а е т и з н у т р и ? [indent] [indent] [indent][indent] [indent]
{ ч у в с т в у е ш ь }
[indent] [indent] к а к р ё б р а л е з у т в г о р л о, а с е р д ц е м е н я е т р и т м? 
изнутри тебя держат десятки рук. я пришёл из леса под твоими зрачками, тук-тук *
«Здравствуй, Пятница. Я пишу погрызенной и непонятно чем измазанной шариковой ручкой, что не может не радовать, потому что, во-первых, ручки здесь редкость, а во-вторых, я держу ее пальцами. Раз уж я начал с приятного, то им же и продолжу, потому что времени это много не займет и поместится в несколько строк.
Пункт 1. Когда я уйду отсюда, а я отсюда обязательно когда-нибудь уйду, мне будет их ужасно не хватать. Но я справлюсь, потому что мир сквозь кривые зубы прокуренного рта сообщил мне, что всё хорошее когда-нибудь кончается, а особенно одарённые это хорошее вообще умудряются не встретить ни разу. Глядя в зеркала и всё, что на них похоже, я начинаю сомневаться в узкой классификации, приведенной выше. Потому что я четко ощущаю врезавшиеся в память картинки, где мне хорошо, но не менее четко я сомневаюсь в их существовании где-то помимо моей головы, ведь моя голова — это непробиваемый блестящий шар, который, сколько не бей, не треснет. Звучит надежно, потому что шли мы вместе с Чеширом к этому долго и упорно, вперед ногами, собирая все неровности стиральной доской рёбер и затылка. Почему я не пользовался руками? Я пользовался, именно поэтому злобные псины так и не сгрызли моё лицо. Да, по рукам я буду скучать.
Второго пункта не будет, потому что у меня один лист, а мне еще нужно много всего тебе рассказать, Пятница, кем бы ты ни был и когда бы ни прочитал это.
В заднем кармане джинсов билет в один конец. Будь бы я древним скандинавским воином, я был бы счастлив отправиться туда, на северо-запад, а так мне все равно. Лишь бы за рулем был не Стальнозубый и ехать чтоб не в кузове, засунувшись под инструменты и прикрываясь ссаными тряпками и покрышкой. Пишу это и чувствую на кровоточащих дёснах привкус электролита, а потом задыхаюсь и выкашливаю воображаемый смрад потных подмышек и собачьей злобы. Знаешь, Пятница, первое, что я сделаю, когда вернусь, это встану под душ и простою там до утра. Да, мне кажется, что я вернусь ночью, как в дешевых ужастиках с пластмассовыми монстрами. Где там ваш сопливый Кузнечик, слезки-на-колёсках? Это уже долговязый человек-саранча, ему палец в рот не клади, откусит по локоть. А потом его стошнит, и убирай за ним реку недопереваренного пива и кораблики картофельной кожуры. А если честно, Пятница, даже если ты лучший из навигаторов, пошёл ты в жопу со своими корабликами!»
Оставшуюся мелочь я потратил на конверт. Полный уверенности в том, что письмо никогда не найдет своего получателя, я захлопываю облезший почтовый ящик и, опасливо озираясь и прячась за автомобильные скелеты, начинаю пробираться к припарковавшемуся на станции автобусу. Докуривая выброшенный кем-то из пассажиров окурок, смачно плюю под ноги, прощаясь с этой жопой мира. Незажившая губа рвётся, как бы напоминая мне, что я всего лишь отправляюсь в другую жопу. Вот такая вот странная анатомия у этого места.
— Мои поздравления, Лысый! — усмехаюсь я своей тени под фонарём, — Сегодня ровно шесть лет, как ты всё ещё не сдох.
Мысленно обещаю, что в первой попавшейся забегаловке украду себе пироженку, если, конечно, эта дребезжащая половина когда-то белого кита меня куда-нибудь довезёт. Глажу его чешуйчатый мятый бок и прыгаю внутрь.
"Биотопы кузнечиков фантастически разнообразны от тропических джунглей и пустынь до тундр и высокогорных альпийских лугов. В отличие от других длинноусых прямокрылых, кузнечики обитают открыто на растениях, а не используют норы в почве или дереве," — издевательски шепчет радиоприёмник. Впереди на пустынном шоссе, метрах в шестиста, я вижу на встречке яростные глазища капитана Ахава. Своими корявыми ручищами в перчатках из кожзаменителя он вцепился в руль, а зубами грызёт фильтр давно потухшей сигареты. Первую половину Моби Дика он давно загарпунил, а ворвань продал в каком-нибудь порту в Массачусетсе, но вторую половину искал уже так давно, что даже забыл зачем. Но вот цель его близка, он резко крутит руль влево, и, пока капитанский грузовик таранит засыпающего кита, давится собственным смехом и погибает от мгновенного кровоизлияния в мозг.
Резкий свет режет глаза, там, куда я ехал, такого света быть физически не может. Плавали — знаем. Глаза начинают слезиться, еще пара мгновений, и начну слезиться я сам. Вытереть бы глаза, пока не разревелся. Но вытирать нечем, и я сквозь сопли и слёзы... смеюсь.
Тик-так. Время идет, отдаваясь в голове тикающим звуком, издаваемым часами на посту Паучихи. Тик-так. Это так непривычно: с некоторых пор у нас нет часов. С тех самых, как выяснилось, что у Вонючки их полная непереносимость, граничащая с помешательством.
Теперь в нашей комнате никогда не спросить, который час.
Тик-так. Какая, в сущности разница? Паучиха проходит мимо – ее шаги шаркающие, подошва на мягких тапочках давно стерлась, и это слышно. Где-то вдалеке голоса доносит работающий телевизор. Кроме этого нет никаких звуков, все в Могильнике словно застыло.
Тик-так. Время идет, а Кузнечика все еще нет.
- Тебе что-нибудь нужно?
Голос Паучихи, скорее сочувственный, чем раздраженный, выводит меня из задумчивости. Сколько я сижу на полу, прислонившись спиной к холодной стене? «Тик-так» прозвучало не меньше тысячи раз. Не так уж много, если задуматься.
- Нет, ничего. Извините, я жду своего друга.
Слышно, как она цокает и удаляется обратно за стойку. Бдение продолжается.
***
Казалось бы, щелкнуть замком – что может быть проще, когда ты здоров и зряч? Псины не лают – я подозреваю, что они не залают никогда больше: спасибо гранулам яда. Стоит признать, он подействовал позже, чем я ожидал, и это чудо, что мне удалось задержаться, чтобы завершить начатое. Шесть тварей выдыхают зловоние из зубастых пастей. Одна, та, что ближе всего, приоткрывает один мутный глаз, но даже не двигается с места, чтобы напасть. На это у нее уже недостаточно сил.
Пикап припаркован поближе к дому. Видимо, с расчетом на то, что Стальнозубому просто жизненно необходимо постоянно иметь свое имущество в поле зрения. Благо, сейчас он занят более важными делами, и ему совершенно не до тощего подростка в потрепанных джинсах. Его псины уже давно должны были бы разорвать любого незваного гостя. Тишина здесь по-умолчанию означает отсутствие посторонних. Система практически идеальная, если не учитывать одну маленькую погрешность. Меня, например.
В удары ножом приходится вкладывать всю свою силу – резина жесткая и плотная, обычным гвоздем я бы в этом деле не преуспел. Хотя это и была моя первая мысль: найти гвоздь поострее, возможно, даже специально его заточить, и либо подложить его под колесо, либо попытаться проколоть шину его острым концом. Некто из знающих толк людей подсказал, что лучшим решением будет все-таки нож. С удобной рукояткой и негнущимся лезвием: та дрянь, которую продавали у самой границы, здесь точно не подошла бы.
За стоящую железку пришлось хорошенько поторговаться. Но сколько стоит свобода? Шесть мертвых псин и четыре проколотых шины. Этого должно хватить, чтобы купить свободу того, кто отчаянно в ней нуждался.
Изнутри слышится надсадный кашель: я понимаю, что самое время ускориться. Отчаянно, словно бы от этого зависит и моя жизнь, я наношу удары, воображая стальной оскал вместо рельефной покрышки. В себя прихожу, только когда пальцы немеют от усилия и крепкой хватки. Ладони горят огнем, граничащим с ноющей болью. Пожалуй, достаточно.
А дальше дело за малым – покинуть участок раньше, чем до меня донесутся крики. Раньше, чем кто-то поймет, чьих это рук дело.
Я давно следовал за ним тенью, высматривая издалека, не решаясь приблизиться. Капризное божество не любит, когда играют не по его правилам, и долгое время мне приходилось делать вид, что я совершенно точно собираюсь им следовать. Не вмешиваться до тех пор, пока необходимость не станет очевидной, а возможности не попадутся мне на пути. Как еще я могу сделать вид, что целенаправленно выполняю чужую волю?
Ноги сами несут подальше от покосившегося дома с кривым забором. Никто не должен знать, что я здесь.
***
Равномерное дыхание Паучихи вводит меня в своего рода транс. Мы с ней в этом плане синхронны – вдох и выдох на одном и том же ударе сердца, совпадающем с очередным «тик-так». Голова сама собой съезжает в сторону плеча подбородком, и я вздрагиваю, как от удара. Синхронность нарушена: теперь спокойное дыхание только одно, а я же замираю, прислушиваясь. Она спит, это понятно наверняка. Скорее всего, сказалась бессонная ночь. Говорят, кто-то из младших устроил дебош, захвативший почти все палаты. Почти все, потому что один пациент вот уже четыре недели был равнодушен к происходящему.
Он все еще был где-то не здесь.
Мягкой поступью, совершенно неслышно, прокрадываюсь мимо уснувшей на посту Паучихи. Шесть шагов до первой двери, а дальше отсчитать четыре, пятая – та, что нужна. Довольно просто, если учесть, что больше в коридоре нет ни одного опознавательного знака для зрячих рук. Очень важно не сбиться.
Дверь открывается так же бесшумно, и я осторожно прикрываю ее за собой. Нос улавливает запах подвядших цветов. Кто придумал их сюда приносить? Уже с неделю здесь слабо пахло терпкими желтыми цветочками, вроде тех, что растут на обочине там, за заправкой. Почему-то этот запах навевает мысли о мертвецах. Если сегодня все будет точно так же, стоит попробовать унести чахлый букет с собой: он давно умирал своей смертью, настало время это принять. А думать о смерти в этой палате кажется чем-то, что способно ее призвать, и это сродни предательству.
***
- Куда ты все время уходишь, хотел бы я знать! – Волк перестает истязать гитару и наши барабанные перепонки и явно смотрит на меня в ожидании ответа.
- По своим вожачьим делам, надо думать, - Черный, судя по звуку, листает журнал.
- Сыграй что-нибудь, - прошу шуршащего пакетом у меня где-то над головой Вонючку. – А то нервы ни к черту.
Волк хмыкает, но не удостаивает меня ответом. Лишь отложенная гитара обиженно гудит струнами.
Словно бы улавливая мое настроение, неугомонный Вонючка затягивает одну из своих самых ужасных песен – ту, что посвящена ожиданию.
***
Возможно, мне снова удается уснуть или так глубоко погрузиться в себя, что я не сразу успеваю заметить такой странный звук. Как будто бы кто-то копошится под одеялом. Кто-то неспящий, потому что спящие, те, что ушли туда, не шевелятся, и вообще практически не подают признаков жизни. Сердце пропускает удар. Первой мыслью страх мешается с разочарованием: мог ли я ошибиться палатой? Ровно четыре, пятая – нужная. Механизм был отточен еще давно. Значит, кто-то нашел верный путь, принося с сознанием смех и слезы.
Уняв истерику, он садится, и кровать жалобно скрипит старым пружинным каркасом. Ему в ответ я лишь достаю из кармана пачку сигарет с зажигалкой.
За прошедшие четыре недели изменилось так много.
*изнутри тебя держат десятки рук. я пришёл из леса под твоими зрачками, тук-тук.
к а к ц а р а п а е т и з н у т р и ? [indent] [indent] [indent][indent] [indent]
{ ч у в с т в у е ш ь }
[indent] [indent] к а к р ё б р а л е з у т в г о р л о, а с е р д ц е м е н я е т р и т м?
изнутри тебя держат десятки рук. я пришёл из леса под твоими зрачками, тук-тук *
Тело беспощадно затекло, и делу не помогали ремни, которые, видимо, должны помешать упасть мне с кровати. Пятки упираются в спинку, отчего-то я в детской койке, из которой давно вырос. Непросыхающие глаза впитывают сигналы постепенно, хоть взгляд кружит по комнате с такой скоростью, что успевает поймать себя за хвост. Цвет стен Могильника слепит даже в темноте, он слишком чистый для того, чтобы быть настоящим, кровать стоит вдоль окна, что само по себе необычно, чем-то воняет, цвет у запаха - мутновато желтый, а звенящая ассоциативная цепочка ведёт мою мысль под одеяло, и там мокро. Я немедленно начинаю беситься и потеть, зачем мне в такой жаре это блядское одеяло?! Пытаюсь пнуть его, но ремни прижимают не только грудь, но и бёдра. Кровать скрипит и раскачивается, пока я истерично дёргаюсь и ругаюсь, пытаясь освободиться. Через вечность страданий и содранную местами кожу мне удаётся немного выползти наверх, и вот, почти освободившись, я краем глаза замечаю еще более инородный, чем я, предмет справа. А потом очень злюсь на инородный предмет, потому что он держит пачку сигарет с мятым верблюдом перед самым моим лицом, и я пялюсь на верблюда, будто тот нотная грамота, поэтому как могу сильно пытаюсь боднуть пюпитр. Пюпитр недоумевает, и я решаю пояснить:
-У меня тут с запчастями облом! Я что, должен их лизнуть? Или, может, понюхать? Этого вонючего верблюда!
В этот самый момент, выковыривая ногу из-под одеяла, я услышал чей-то голос, мне не принадлежавший, но явно вылетающий из меня. Недоумение моё было так велико, что в себя я пришёл уже лежа щекой на полу в позе гипнотической спирали, ноги приземлились недалеко от лица и отскочили в неизвестном направлении. Прислонив лоб к холодному полу, я шумно выдохнул сквозь плотно сжатые губы, пытаясь потушить красные мигающие огоньки в закрытых глазах.
-Надеюсь, я тебя не больно зашиб? - Мой писк сменился на шелест и был обращён к инородному предмету.
Голень горела в самом остром месте и, помимо тумбочки, она протаранила еще кое-что, если я всё правильно понял.
-Ты курить будешь или нет? - Инородным предметом оказался Слепой.
Я молчу, он слушает. Бледное серое пятно медленно прорисовывается в темноте. Я почти нашёл глаза, но тут же был ослеплён неожиданно щёлкнувшей зажигалкой: Слепой раскурил сигарету, и со второй попытки мне удалось поймать её зубами из тыкавших мне прямиком в нос пальцев. Глубоко вдохнув дым, я понял две вещи, одна из которых навела меня на мысль, будто я курю впервые и моё рвение будет вознаграждено кашлем умирающего от туберкулеза. Когда я всё-таки не умер от кашля, Слепой попоил меня из чудом уцелевшего от моего падения стакана, скучавшего на тумбочке. Как выяснилось, инородные предметы думают одинаково.
***
Согнувшись пополам, я тыкался лбом в грудь Слепого, периодически закашливаясь от кисловатого дыма. Мы молчали, а невидимая пружина сжималась всё сильнее. Однако, спрашивать я ничего не собирался. Утро нестриженными ногтями постукивало по стеклу окна, свет неестественной жижей расползался по палате, цепляясь за пыль вдоль плинтусов, обнажая нестерильность Могильника.
-Тебя не было четыре недели.
Слепой, разогнувшись, остался похожим на крючок, если судить по его тени. Взгляд же мой застыл в одной точке. Грязные ступни Слепого бесшумно протопали вправо, остановились вне поля моего зрения и через мгновение прошуршали обратно. Затем скрипнула дверь. Слепой захватил с собой запах придорожных сорняков и грязных волос. Через какое-то время я почувствовал на рёбрах паучьи лапки.
Вы здесь » passive aggressive » фандомные эпизоды » белый кораблик
