Изуми морщится почти болезненно, когда слышит про риски — опять. Отец вечно об этом твердит, и всякий раз, когда она решается возразить, он стоит на своём лишь упорнее. Он её то ли запугать пытается своими россказнями о том, как много опасностей угрожает ей лишь из-за кровного с ним родства, то ли придумывает отговорки для чего-то иного, не до конца Изуми ясного. Она не верит в то, что ей действительно так опасно ступить на пару шагов дальше от дворца, за годы страшилок не верит уже в то, что эти риски действительно так ужасны, чтобы держать её взаперти. С ней никогда не обращались плохо придворные, и Изуми не помнит ни одной настоящей опасности для себя. Но видит, как над ней постоянно трясётся отец — когда, разумеется, замечает её за сотней подолов придворных, — и как за закрытой дверью ему в очередной раз выговаривает мать. За что — непонятно, потому что для Изуми ничего не меняется, и ей никто не стремится давать больше воли: только находят ей всё больше учителей и строго говорят про обязательства и риски, когда она решает заикнуться о больном.
Изуми не знает других принцесс, но что-то ей подсказывает, что у них нет обязанности сидеть всю жизнь во дворце.
— Когда я стану Хозяйкой Огня, — бормочет она, потупив взгляд куда-то в сторону, — рисков станет ещё больше. Я должна быть к ним готова.
Её сопротивление робкое и почти безнадёжное: Изуми уже, в самом деле, не знает, чей ей переубедить отца. И на глазах огорчается, почти смиряясь с неизбежным — очередным — поражением, с тем, что ей снова придётся махать ему с порога рукой и тоскливо глядеть, как от дворца отходит его экипаж, запряжённый носорогами.
Ей снова хочется кататься с носорогами. И осторожно, тайком гладить их морды во время стоянки.
Ей обидно и горько, и она тухнет на глазах, как задутая свечка, готовясь к тому, что отец окончательно ей откажет, обрубит всё своим веским словом, а после прошагает прочь готовиться к отъезду. Она заставляет себя крепиться, чтобы не раскиснуть прямо у него на глазах, но расстраивается слишком явно, чтобы поверить в её неумелую маскировку.
А после — вспыхивает вновь, встрепенувшись, вскинув голову так оживлённо, что маленькая заколка-огонёк едва не выпадает из пучка. Счастливо просияв, она вцепляется в отцовский ответ с безудержным и искренним восторгом.
— Спасибо! — выпаливает Изуми, едва не захлёбываясь ликованием, и бросается к отцу.
Припадает к нему в объятиях, стискивает крепко за бока, пряча ладони под раскидистым плащом — никто за спины и не заметит, какие вольности и нежности она себе здесь позволяет, — и жмётся щекой к нагруднику, силой своих объятий выражая силу своей благодарности.
— Спасибоспасибоспасибо! Я так рада, — твердит она взахлёб, глядя на него снизу вверх светящимися от воодушевления глазами, — что ты возьмёшь меня с собой!
Она искрится обожанием — к отцу и к его доброте, к тому, что он над ней всё-таки сжалился, позволив в первый раз отправиться куда-то вместе с ним. Настоящее путешествие! За пределы дворца! И всё это — благодаря тому, что отец всё же в кой-то веке уступает ей, смягчившись. Она готова обожать его уже за это, и, вместо того, чтобы надуться в ответ на замечание, хитро на него щурится за примятой щекой:
— Но ты же никому не скажешь.
Подумаешь, как она неприлично отчаянно его умоляет. Это будет их маленький секрет.
— Я быстро! — отскакивая от отца так же резво, как Изуми к нему прилепляется, она уже оббегает его, чтобы умчаться обратно в жилое крыло. — Мне нужно захватить всего пару вещей!
И исчезнуть отсюда раньше, чем обо всё прознает мать.
Её сейчас не должно быть в жилом крыле, поэтому Изуми бесстрашно пробегает по нему, только одеждами порхая на поворотах. В дверях одной из комнат показывается тётя Кии: улыбчиво махнув ей рукой, Изуми мчит дальше, оставляя ту в растерянности и не решаясь тратить время на объяснения. Она расскажет обо всём потом, когда вернётся.
Пожилая служанка ещё хлопочет над её кроватью, когда Изуми появляется в своих покоях и подскакивает к одежному шкафу.
— Мара! — она торжественно распахивает дверцы настежь. — Найди скорее мой чемодан! Тот, маленький. Отец берёт меня с собой!
Её сборы — сплошная взбудораженная суета и метания от шкафа к чемодану, от одной кучки одежды к другой. Изуми то кладёт с собой что-то, то выдёргивает и разбрасывает по кровати, отметая за ненадобностью. Поездка не должна занять много времени, поэтому Изуми тут же отмахивается от робких предложений служанки положить сразу три комплекта повседневной одежды, пару парадных, украшения, несколько пар обуви — принцесса от всего отказывается, с невиданной скромностью и непритязательностью решая обойтись одним запасным повседневным комплектом и одним парадным. Ещё несколько необходимых мелочей отправляются следом, полупустой чемодан захлопывается, а сама Изуми торопливо переодевается в более удобную и скромную одежду, в которой обычно тренируется.
«Дочь своего отца» — так про неё ворчат иногда пожилые наставницы, сетуя на то, что принцесса редко наряжается? Видимо, это сходство дворцовое воспитание из неё неспособно вытравить.
Изуми хватает свой чемодан сама, выбегает вместе с ним из дворца, и только на пороге вручает его слугам, подхватившим тот у неё из рук вместе с остальным немногочисленным багажом, который грузят в экипаж.
Носорогов толком не видно за всеми повозками, но Изуми уже замечает с затаённым восторгом их толстые хвосты. А вокруг них наравне с воинами огня собираются женщины с разукрашенными белыми лицами: личная гвардия отца, рядом с которой Изуми оказывается крайне редко, когда им случается отправляться куда-то всей семьёй или выступать на больших праздниках. Несколько Воинов Киоши тоже будут сопровождать их в поездке, и от этого дыхание у Изуми волнительно спирает. Столько всего давно желанного и интригующего в одном месте.
— Когда я стану Хозяйкой Огня, — тихонько, завороженно говорит она, подбираясь к отцу и глаз не отрывая от женщин с веерами на поясе, — они будут охранять и меня?

Подпись автора

If there's one thing I'd keep, it's you that I would save

Cause I am just a dragon and a dragon I will stay